К примеру, проезжая в такси по Варшавскому шоссе, я поднимал глаза и видел на стене дома двух медведей под надписью «Единая Россия». Вдруг я вспоминал, что «медведь» – не настоящее имя изображенного животного, а слово-заместитель, означающее «тот, кто ест мед». Древние славяне называли его так потому, что боялись случайно пригласить медведя в гости, произнеся настоящее имя. А что это за настоящее имя, спрашивал я себя, и тут же вспоминал слово «берлога» – место, где лежит… Ну да, бер. Почти так же, как говорят менее суеверные англичане и немцы – «bear», «bär». Память мгновенно увязывала существительное с нужным глаголом: бер – тот, кто берет… Все происходило так быстро, что в момент, когда истина ослепительно просверкивала сквозь эмблему победившей бюрократии, такси все еще приближалось к стене с медведями.
—В. Пелевин, “Empire V” (2006)
Медведи — самые крупные из наземных хищников. Неудивительно, что с древнейших времён у людей были суеверия по поводу названия этого зверя; такие суеверия будоражат фантазию писателей и в наши дни. И для Пелевина, и для Манро художественная сторона повествования важнее лингвистической достоверности; но если прочие этимологические «прозрения» пелевинского героя («...самое глубокое из моих прозрений было следующим – я истолковал «Петро-» [в слове Петродворец] не как имя Петра Первого, а как указание на связь с нефтяным бизнесом, от слова petrol» и т.п.) сложно воспринять всерьёз, то толкование «берлога — это логово бер-а» завладело изрядным числом умов, и многократно всплывало в комментариях на Хабре — причём не как хлёсткая шутка талантливого писателя, а как объяснение происхождения слова берлога на полном серьёзе.
А зачем на свете мед? Для того, чтобы я его ел!
Мишка очень любит мед!
Почему? Кто поймет?
В самом деле, почему
Мед так нравится ему?<...>
Утром за завтраком (завтрак был очень скромный — немножко мармеладу, намазанного на соты с медом) Пуху внезапно пришла в голову новая песня-шумелка. Она начиналась так: «Хорошо быть медведем, ура!»
—«Винни Пух и Все-Все-Все», пер. Б. Заходера (1965)
Связь между медведями, пчёлами и мёдом отразилась во многих языках. Имя Беовульфа, заглавного героя самой известной древнеанглийской поэмы — это, по общепринятой версии, кеннинг, означающий медведя, буквально «пчелиный волк». В семитских языках медведю, пчеле и мёду соответствуют созвучные корни DBB / DBR / DBŠ: араб. dubb / dabbūr / dibs; д.-евр. dōb / dǝbōrā / dəbaš; сир. debbā / debbōrā / debšā; акк. dabû / – / dišpu и пр. Предполагают, что прасемитские корни слов состояли из двух согласных, а третий согласный обозначал семантическую «категорию»: так, рувики приводит версию, что к двухсогласному пракорню добавлялся -B для «вредных животных» и -R для «домашнего и дикого скота». В рамках этой версии, медведь — это «вредный DB», а пчела — это «домашний DB».
Слова со значением «медведь», выражающие страсть к мёду, нашлись и в финском (mesikämmen, буквально «медоволапый»), и в древнеирландском (milchobur, буквально «медолюб»), и в средневаллийском (melfochyn, буквально «медокабан»). Современное ирландское название медведя, mathúin — другой эвфемизм, буквально «хороший телёнок»; зато с современным валлийским arth подозрительно совпадает «реконструированное английское слово» из комикса XKCD.
Хорошо быть медведем, ура!
Знакомое всем нам с детства имя медведя Балу — это просто слово «медведь» на хинди. Наряду с ним в хинди есть и «настоящее» название медведя: rīch, от того же ПИЕ корня, что и упомянутые в комиксе arktos и ursus. Слово bhālū происходит от санскр. bhadrá «счастливый, удачный, хороший» — т.е. индийский эвфемизм полностью соответствует гойдельскому, ставшему основным названием медведя в современных ирландском, мэнском и шотландском гэльском языках.
Для славянского названия медведь восстанавливают праформу *médʰu-ēdis с дальнейшим упрощением [du.eː] в [dveː], после которого слово уже не воспринималось как двукоренное иносказание, и потребовало новых суеверных искажений: ср. укр. ведмідь, пол. niedźwiedź. Вероятно, оттуда же и сокращение мишка: ср. пол. miś, лит. meška, ю.-сл. мечка. Слово мечка в значении «медведица» есть и в словаре Даля; в ц.-сл. зафиксированы также формы мечька, мешька. Согласно другой, более экзотической гипотезе, мишка (прасл. *meki-ka-) — это не усечённая форма медведя, а развитие того же ПИЕ корня, от которого произошло праиндоиранское *mákšiH «муха, пчела» (ср. санскр. makṣika).
От общеславянского слова борть «улей в дупле дерева» образовано название промысла бортник «сборщик дикого мёда», также применяемое иносказательно к медведю: например, в чешской Википедии статья “Brtník” перенаправляет на “Medvěd hnědý”. Тех, кто подозревает в берлоге германское заимствование, может заинтересовать обратное предположение — о происхождении прагерманского *berô либо от праславянского *бърть «улей», либо от общего с ним ПИЕ корня со значением «бурить, пронзать». Большинство же, включая Гретхен в комиксе XKCD, склоняются к тому, что *berô произошёл от ПИЕ корня со значением «бурый». (Как ни парадоксально, само слово бурый не имеет отношения к тому корню: оно заимствовано у тюрков в 13 в., и отсутствует в других славянских языках.) Третья, самая экзотическая версия о происхождении *berô — связывает его с ПИЕ корнем, значащим «дикий»: тем же самым, от которого произошло русское слово зверь.
Как же звали медведя предки славян?
медвѣдь ми у колѣна подъклада укусилъ, лютыи звѣрь скочилъ ко мнѣ на бедры, и конь со мною поверже, и богъ неврежена мѧ съблюде
—«Поучение Владимира Мономаха» (12 в.)
Учёные уже несколько веков гадают, какой такой зверь «скочил на бедры» ко Владимиру Мономаху во время охоты у реки Рось. Спектр версий — от тривиальной: тот самый медведь, о котором речь в предыдущем предложении; — до экзотических: барс, лев или тигр, будто бы встречавшиеся на Киевской Руси в 12 в. Т. А. Сумникова (1986) перечисляет: «Так, в XIX веке профессор Урусов полагал, что на Владимира Мономаха напал волк. В 1948 году к этому мнению присоединился Н. В. Шарлемань, правда, в 1964 году он принял мнение Б. Сапунова, считавшего, что на князя напал лев. В 1969 году В. Г. Гептнер считал, что лютый зверь означало тигра. По-видимому, не случайно Д. С. Лихачев, комментируя текст Владимира Мономаха, отдал дань традиции, считая, что лютый зверь — это хищник из семейства кошачьих, а позднее написал: «Что такое этот „лютый зверь“ — неясно». Наконец, С. В. Лобачев высказал мнение, что лютый зверь — это медведь. Среди лингвистов признание получила точка зрения Б. А. Ларина, согласно которой лютый зверь у Владимира Мономаха — рысь.»
ПИЕ название медведя, не вполне точно указанное в комиксе XKCD — *h₂ŕ̥tḱos — могло бы прийти в праславянский в форме *ръсъ или *ръстъ, и как минимум, дать название реке Рось (Википедия цитирует О. Н. Трубачёва: «Исходный гидроним, Ръсь, имеет неясную этимологию»), а как максимум — и самой Руси: ассоциация этой страны с медведем крепка по сей день. Кроме того, название рыси считается родственным греч. lynx, но неясно, почему в нём изменился начальный согласный. Не под влиянием ли созвучного, ныне забытого названия другого «лютого зверя»? Этимологический словарь А. Г. Преображенского (1914) комментирует: «Первоначально *лысь. Изменение л- в р- объясняют различно: Бранд думает, что р- заимствовано у корня рыкати, Вальде предполагает влияние ръвати... Иначе [считает] Штрекель: название рысь по цвету шерсти рыжий. Потебня сравнивает с санскр. ṛ́kṣas „медведь“, гр. arktos, лат. ursus и проч. Это едва ли.» В этимологическом словаре Трубачёва (1993) эта версия уже не отметается с ходу: «Сейчас можно только догадываться об остаточных следах этой формы, слившихся со слав. названием другого опасного лесного хищника, или во всяком случае повлиявших на необычные отличия слав. названия рыси от ожидавшегося рефлекса и.-е. *lū̆ḱ-.» Кроме рыси, праславянское *ръсъ могло отразиться в названии росомахи: по одной из версий, её название значит «подобная медведю», как черепаха — «подобная черепу».
Из ПИЕ *h₂ŕ̥tḱos, как считают германисты, могло бы получиться прагерманское *urhsaz или *urskaz, и в итоге — современное английское *orx или *orsh. Валлийская форма arth, хотя и не могла возникнуть в английском, могла повлиять на него опосредованно: Гретхен придерживается версии, согласно которой имя легендарного короля Артура связано именно с валлийским медведем.
Зверю — берлога, страннику — дорога, женщине — лукавить, царю — править
Вернёмся к «прозрению» пелевинского героя. Слово бьрлогъ зафиксировано в «Златоструе» 12 в., и в соответствии с законом открытого слога, было трёхсложным: бь.рло.гъ. Одно уже это позволяет отвергнуть гипотезу о том, что берлога составлена из корней *беръ и логъ: так получилось бы четырёхсложное *бе.ръ.ло.гъ — с тем, что в современном русском называется «соединительным гласным». Однако же, форма *беролог(а) не зафиксирована нигде и никогда. Если же берлога была заимствована у германцев как уже сложившееся двукоренное слово — по одной из версий, составленное из немецких Bär и Loch — то почему такое сочетание, в значении «берлога», не зафиксировано ни в одном германском языке?
Родственные берлоге слова встречаются во многих славянских языках:
-
русское диалектное мерлог «место, где все в беспорядке»;
-
украинские барлiг «свиное логово, подстилка в свином хлеву, грязная лужа, грязь»; барлога «лужа грязи»;
-
болгарские диалектные бърлог(а) «ненастье, снег, дождь, грязь», бърлок «сор, помои, лужа»;
-
сербохорватские бр́лог «свинарник, логово, мусорная свалка», бр̀љага «лужа»;
-
словенское brlòg «логово дикого зверя, убежище»;
-
чешское и словацкое brloh «нора, логово, запущенный, убогий дом»;
-
нижнелужицкое barłog «постель из соломы, берлога, хлев для поросят»;
-
польское barłóg «неопрятная постель, берлога, нора, конура» и др.
Сопоставляя все эти примеры, восстанавливают праславянское *bьrlogъ «грязное место», предположительно от глагола *bьrlati «пачкать, брызгать, бурлить», с таким же суффиксом -ог, как в словах острог, пирог, творог. К тому же корню — без суффикса -ог — возводят название Берлина, основанного славянами (Germania Slavica) на грязном, болотистом месте; а медведь стал символом города лишь позднее.
В мистификации Пелевина я вижу едкий стёб над популярными в нулевых лингвофриками, которые в слове радуга видели отсылку к богу солнца Ра, а в берлоге, береге и берёзе — общий корень *бер, якобы соответствующий «лесному духу». Похоже, что писатель не рассчитал силу, и вместо того, чтобы осадить лингвофриков — лишь подлил масла в их огонь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий